Иван Васильевич Машков любил смотреть телевизор. Как придет с работы, так сразу: “чик” – включает. А потом уже раздевается, разувается, руки моет. Тем временем в телевизоре появляется разноцветный мир. Садится Иван Васильевич в кресло перед этим миром и смотрит, смотрит, смотрит… И ничего ему больше не надо.

Жена Татьяна очень этому обстоятельству рада: сварганишь вермишель с колбасой “любительской”, сунешь тарелку супругу в руки, он съест – не заметит. Если, допустим, фрикасе из кур приготовить, и это Иван Васильевич тоже съел бы и не заметил. Так спрашивается, зачем искать кур и думать, что такое фрикасе?

И сын Ивана Васильевича Юрий (названный так в честь Сенкевича из “Клуба путешественников”) тоже доволен: если бы папа не узнал у телевизора, как хрупок и сложен мир ребенка, он может драл бы его ремнем, а так – не дерет.

Так они и жили в довольстве, пока однажды в воскресенье не показали в телевизоре, как собираются вместе потомки декабристов – чаевничают, вспоминают славных предков, что боролись с самодержавием. И такие лица у всех потомков простые – ну совсем как у обыкновенных людей. И костюмчики у них самые обычные. И работают – кто инженером, кто учительницей. А поди ж ты, выходит – они были б дворянами, если бы не революция. Поразила эта мысль Ивана Васильевича, и он задумался.

Может ходят рядом с ним такие вот обыкновенные, получают свои 150, как все нормальные инженеры, а домой придут – и тут они уже не просто так, а потомки. Садятся за антикварные столы и гордятся. Генеалогия там, геральдика, фамильные перстни, семейные архивы, фотографии князей в мундирах и их тонколицых княгинь. Или не было тогда фотографий? Не важно. Портреты гусаров на блочных стенах.

Заело Ивана Васильевича. Может он тоже не лыком шит. Может у него тоже предки есть. Может-то может. Да как узнать?

Выбрал Иван Васильевич день, когда передачи по телевизору были не настолько замечательные, чтоб никак от них не оторваться. И поехал в гости к маме.

Мама, когда дверь открыла, даже испугалась от неожиданности. – Что, что случилось? – Да ничего! Узнать хочу. Кто были мои дедушки- бабушки, а также их родители. До революции. Тут мама еще больше перепугалась. “Господи, - говорит. – Ванечка, что ты наделал, признайся! Почему интересуются?” Еле убедил Иван Васильевич старушку-маму, что ничего такого не произошло. Просто тягу к корням почувствовал.

И стала мама вспоминать. Своих-то родителей вспомнила: мещанского сословия они были, мамаша само собой не работала, пятерых ростила, а папаша в какой-то конторе служил, что-то там писал. А дальше – вспоминала-вспоминала, да так толком ничего и не сказала. Помнит – усы у деда Никитыочень щекотные были, пушистые, рыжие. И фуражка с лаковым козырьком. Помнит живот у бабушки Насти – огромный и жаркий. А чем занимались? Как жили? Бог их знает. Статуэтки у них были очень красивые – вот еще вспомнила. – Какие такие статуэтки? Где? – Да разбились небось. Время людей-то не щадит, а уж статуэтки. Да- а. А красивые были: девушка с косой, щечки алые, или вот – кошка полосатая лежит, или еще парень – такой тонкий, а грудь колесом, прям гусар. – Гусар? Дворянин значит? И он разбился? Ах, жалость какая, ах, Господи! Ну почему не уберегли, о детях не подумали?!

Печален был Иван Васильевич, когда, вернувшись домой, включил телевизор. Уже было “Сегодня в мире”. Не было ничего интересного. Ах, не было.

Не было уже голубого гусара и юной красавицы. Нечаянно прабабушка рукавом смахнула. Или прадедушка в гневе кулаком по столу стукнул, и зазвенели подвески в хрустальных люстрах, замигали в канделябрах свечи, закачались аршинные стены, и попадали с полочек-этажерочек фарфоровые человечки, его, Ивана Васильевича, достояние, его наследство. Промотали всё! Разорили! Где, где те дома, что слушали первый лепет и последний вздох его бабушек и дедушек, его пра- и пра-пра- и пра-пра-пра-? А ведь были, были. А может - и есть до сих пор. Стоят себе. А он, Иван Васильевич Машков, потомок своих предков, живет в малогабаритной с , слава Богу, раздельным и балконом. Живет с женщиной неизвестно каких кровей.

Судя по лицу с носом пуговкой – так самая простая баба. И никакой тонкости в обращении: шваркнет тарелкой по столу – и ушла на кухню. А готовит-то что! О фрикасе из кур даже и слышала.

Иван Васильевич скорбно смотрел в стену и думал. Должно же что-то остаться, думал он. Ведь сын растет, наследник. Машковская порода уже сейчас видна. И Иван Васильевич гордо выпрямился в кресле.

Надо бы дом в деревне купить. Луга, речка, березки, крестьяне поют: “девицы-красавицы, душеньки-подруженьки”. Куртины сделаю ( надо посмотреть в словаре, что это такое, позабывали всё, утратили истоки), колонны белые у дома поставлю, борзых куплю, а жене – левретку, черт с ней, с дурой, пусть пользуется. Где Иван Васильевич? – спросят. – А он в свою усадьбу на летний сезон уехал, в Машково.

Как пришло в голову Ивана Васильевича это словечко “Машково”, так он с кресла и встал. Встал – и к стенке, за “Атласом автомобильных дорог СССР”. Быстро перелистал, букву “М” нашел, - нет такого населенного пункта “Машково”. Машевка есть! В Полтавской губернии, то есть, пардон, области. Всё правильно. Там и Каменка недалеко. Южное общество, Давыдов, Пестель. Да-а-а. В Машевке сейчас, наверное, хорошо. Вишни цветут.

И так затосковал Иван Васильевич по родимому гнезду Машевке, так тоской зашелся, что не услышал телефон. Старушка-мама звонит. Прости, говорит, сынок, меня старую, растревожил ты меня, уснуть не могу. Вспомнила я про дедушек-бабушек. Дедушка Никита кучером был, а бабушка Настя в барском доме кухарила. А других дедушку и бабушку я не помню, кажется, дедушка тот другой в лавочке служил, он мне маленькой леденцов в гостинец приносил и пряничков.

Поблагодарил Иван Васильевич свою бедную маму и спокойной ночи ей пожелал. Старая, совсем старая она стала, всё путает. Да и при чем тут ее родня? Надо у ma tante по линии papa справиться. А в Машевке сейчас...

Москва, 1987